Российский рынок труда вошел во второе полугодие 2024 года, показав в первом впечатляющую динамику роста реальных располагаемых доходов и реальных зарплат в годовом выражении: соответственно плюс 8,1% и плюс 10,1%. Нюанс в том, что эти замечательные цифры стали следствием острой нехватки кадров, аномально низкого по всем меркам уровня безработицы и в целом перегрева экономики. Таким образом, позитив и негатив, добро и зло выступили в неразрывном тандеме. Ситуацию мы обсудили с директором Центра исследования экономической политики экономического факультета МГУ Олегом Буклемишевым.
— Чем обусловлен столь бурный рост доходов и зарплат в первом полугодии текущего года?
— Стоит добавить, что это показатели реальных доходов и зарплат, то есть они уже очищены от инфляции. Но надо понимать: речь идет о взрывном росте заработных плат в отдельных секторах, а не о фронтальном, по всей экономике. Тем более, что помимо людей, получающих зарплату в рыночных компаниях, в России немало тех, кто живет на пособие или на фиксированный доход в госсекторе. На сегодняшний день ситуация продиктована впрыскиванием бюджетных средств по каналам, связанным с деятельностью военно-промышленного комплекса. Размер так называемого бюджетного импульса (дополнительных расходов казны сверх обычного) за последние два с половиной года составил примерно 10% ВВП.
Нездоровая конкуренция
— Это хорошо или плохо? Данная ситуация грозит нашей экономике какими-то рисками?
— Рисков на самом деле много. Один из них связан с тем, что зарплаты не очень гибкие в сторону снижения. Скажем, стоимость финансовых активов постоянно колеблется в обе стороны — то растет, то падает, однако ничего страшного не происходит. А вот если работодатель один раз повысил зарплату работникам, воспользовавшись каким-то благоприятным конъюнктурным моментом, снизить потом ее достаточно сложно — что в рыночном секторе, что в государственном. Этот завоеванный рубеж может не отыграться обратно никогда. И это чревато самыми разными последствиями, например, предприятия не могут продолжать функционировать аналогичным образом, когда ситуация меняется. Что будет делать компания, перестав получать доходы в прежнем объеме? Отправлять людей в неоплачиваемые отпуска?
— Получается, что главный риск — дефицит рабочих кадров?
— Российский рынок труда всегда испытывал дефицит хороших кадров — в этом его историческая специфика. Безработица на нем, по сути, была минимальна. Работодатель старался удержать ценных сотрудников, что бы ни происходило. Но я сомневаюсь, что в нынешних условиях этот механизм функционирует как обычно. Ведь если раньше существовала хоть какая-то резервная армия труда, из которой можно было черпать ресурсы, то сейчас безработица фактически на нуле. Приходится набирать стариков, домохозяек и совсем уж молодежь (студенты стремятся работать чуть ли не с первого курса). Чтобы завлечь всех этих людей, создав им условия для комфортного трудоустройства, им тоже надо повышать зарплаты. И если в одном секторе экономики повысились доходы, это означает, что остальным надо включаться в эту гонку, в противном случае они потеряют свой трудовой ресурс. Эта нездоровая конкуренция гонит зарплаты вверх, причем при отсутствии роста производительности труда.
— Центробанк не раз указывал на риски несоответствия двух показателей — зарплат и производительности труда. Действительно, что хорошего в том, что люди без должной профессиональной подготовки получают неадекватно большие деньги?
— С одной стороны, за людей можно порадоваться. Но в соревновании между трудом и капиталом участвуют, по сути, два больших мешка с доходами. Один называется совокупной прибылью, другой — совокупной заработной платой. Конечно, нам всегда хочется, чтобы зарплаты росли. Но это автоматически означает, что меньше денег уходит на развитие, на инвестиции, и больше на труд, относительно непроизводительный в данном случае. А вообще, критерии производительности могут быть абсолютно разные — в зависимости от сфер и специальностей. Допустим, стоит слесарь у станка, вытачивает две детали в час. Зная их рыночную цену, можно легко посчитать в рублях производительность труда этого работника и ее изменения. У оператора нефтяной вышки производительность уже будет во многом обусловлена ценами на мировом рынке, а не конкретными действиями на рабочем месте. Или, скажем, у меня, как у человека, получающего зарплату в университете, производительность труда должна измеряться какими-то другими мерками.
Без инвестиций нет нового качества
— Как же тогда относиться к понятию производительности труда, столь часто фигурирующему в заявлениях правительственных лиц?
— Параметр действительно несколько лукавый, трудноизмеримый, но в общем и целом верный. Ведь по большому счету работодатель начинает переплачивать уже за то, чтобы просто сохранять прежние объемы деятельности. Приведу еще один пример. После теракта в «Крокусе» в России разгорелась самая настоящая война с мигрантами: более чем в 30 регионах им запрещают заниматься какими-то видами деятельности. Поскольку рынок труда — это система сообщающихся сосудов, запреты тоже усиливают проблему неоправданного роста зарплат в отсутствие конкуренции. Вымываются ресурсы в том числе из бюджетной сферы. И в результате основным источником зарплатных искажений становятся бюджетные выплаты, которые либо запаздывают, либо не могут быть проиндексированы ни по инфляции, ни по каким-то иным параметрам, отражающим реальный уровень межсекторальной конкуренции за труд на сегодняшний день. Бюджет в принципе не способен быстро и гибко приспособиться к этому положению вещей.
— А инфляция — какова ее роль в ситуации с ростом зарплат?
— Есть экономическая закономерность под названием «кривая Филлипса», она показывает краткосрочную обратную зависимость между уровнями инфляции и безработицы. Считается, что чем выше в стране безработица, тем острее зарплатная конкуренция на рынке труда и тем, соответственно, ниже инфляция. Зарплаты — это самый большой совокупный доход, который формируется в экономике, инфляционные процессы разгоняются в основном тут. Температура рынка труда, определяемая количеством создаваемых рабочих мест, — этому показателю эксперты, например, Федеральной резервной системы США, придают приоритетное значение при оценке перспектив инфляции. И когда рабочая сила вымывается с рынка, когда трудовые мигранты вытесняются за границу и в теневую занятость, возникает перегрев, искажающий нормальные зарплатные пропорции. В итоге экономика рано или поздно упрется в структурный кризис, из которого придется выбираться за счет относительного снижения реальных зарплат, а сделать это сложно и экономически, и социально. Проблема практически нерешаемая: притоку свежих кадров неоткуда взяться.
— Так все-таки: рост зарплат в нашей стране — это благо для экономики или зло?
— Я бы сказал: нет худа без добра. История с ростом зарплат в России может иметь положительную коннотацию, если речь идет об инвестициях, о повышении производительности труда, об автоматизации многих видов деятельности, об упразднении тех рабочих мест, которые ничего не создают. Работать над этим нужно обязательно. Вопрос в том, насколько это хорошо получается в жизни, а не на словах, насколько тот же самый результат обеспечивается меньшим количеством людей. Тут важно, что одного лишь сокращения лишних работников недостаточно: если вы просто завтра избавились от ста человек, у вас будет экономия, но в остальном все останется по-прежнему. Над этим сейчас думают многие предприятия: трудосберегающие технологии, которые должны двигать экономику вперед. Чтобы добиться нового качества, нужны инвестиции, инновации, автоматизация производства.
Неравенство — категория неотменяемая
— По данным Росстата, в 2023 году коэффициент Джини, характеризующий степень неравенства в распределении доходов внутри групп населения, вырос в России до 0,403 против 0,395 годом ранее. Как вы это изменение прокомментируете?
— Вообще, неравенство — категория неотменяемая в любых реалиях. Если у вас живая экономика, у вас всегда будет неравенство. В том числе и по причинам кризисов или, напротив, бурного роста ВВП: где-то происходит замедление, где-то — ускорение. Но сейчас в России это впрыскивание бюджетных средств там, где их долгими годами не видели, воспринимается скорее как запоздалое торжество справедливости. Большие деньги стали наконец получать не только нефтяники и газовики, но и люди, которые в заводских цехах точат «железки». То есть, с точки зрения обывательского восприятия, это неравенство, скорее, сглаживается. Но опять же, в стране есть уязвимые категории, надо думать о наиболее бедных. Несомненно, они будут страдать, если государство своевременно не проиндексирует им доходы по повышенной инфляции. Этот вопрос тоже висит в воздухе. Тут многое зависит от поведения государственного сектора, насколько быстро он способен реагировать на возникающие проблемы.
В частном секторе работникам проще переходить с места на место, или даже переезжать из одного региона в другой, особенно если их навыки востребованы. То, что они это делают, показывает: в России живой рынок труда есть. Просто власти должны более динамично реагировать на те изменения, которые происходят на нем и в экономике в целом. Чтобы своей политикой не противоречить этим процессам, а соответствовать.
— Как долго может продлиться тренд на рост доходов и зарплат? Вопрос отчасти продиктован наметившимся замедлением темпов экономического роста и теми рисками стагфляции, о которых говорит руководство Центробанка. Пик перегрева пройден?
— Перегрев — это, скорее, бытовой термин. Экономика начинает функционировать на оборотах, которые для нее неестественны, если не сказать противопоказаны. Мы можем смотреть на экономику как на сочетание производственных мощностей и труда, позволяющее создавать определенный объем продукции при заданных технологиях. Устаревшие технологии являются главным ограничителем: если вы заставляете персонал работать по ночам, чтобы нарастить выпуск, пользы от этого мало — люди сильно устают, делают много брака. Чудес не бывает. Перегрев — это когда вы пытаетесь обмануть арифметику, чего еще не удалось никому, когда насильно загоняете экономику (а это живой организм) на отвесную скалу, на которой она долго не удержится и, неизбежно вернувшись на прежний уровень (хорошо, если без травм), перейдет в режим своего естественного функционирования.
— Если попытаться заглянуть в завтрашний день, что там ждет российский рынок труда?
— Давайте лучше заглянем в послезавтрашний. Допустим, военный конфликт исчерпан. Бюджетный импульс, питавший военную экономику, закончился, поскольку рано или поздно он не может не закончиться. Вы что, сможете остановить военно-промышленное производство? Что вы дальше будете делать со всеми этими развернутыми мощностями, с этими людьми, с их доходами, с целыми регионами, которые уже свыклись со своим особым статусом и повышенными зарплатами?
Некогда в этот тупик уперся Советский Союз: в экономике существовал большой военно-промышленный блок, с которым, несмотря на разворачивающийся кризис, ничего нельзя было сделать, он устойчиво требовал своей львиной доли ресурсов — трудовых, материальных, финансовых. Но для широкой экономики все, что производится этим сектором, — издержки, причем сократить их вы никак не можете. Можно, конечно, повышать налоги, но эта мера вовсе небезвредна для остальной экономики и благосостояния людей и к тому же со временем будет запаздывать все больше и больше.
